Как-то раз после обеда, когда по домам ещё рано, а заняться уже особо и нечем, собрались обитатели дневного стационара в холле — кто в шахматы сыграть, кто в нарды, кто просто поболтать за жизнь. Ну и зацепились языками за экологию: утром химзавод снова порадовал очередным выбросом, как раз под морозный туман, чтобы не так заметно было. Заметно в этой дымке на глаз и не было, зато запах стоял тот ещё. Вот и нашлась новая тема, а то про президента и думу уже надоело, психиатрия вся уже до последней косточки обсосана, а поговорить хочется. Тут кто-то и заявил: мол, человечество — оно как какая-то больная короста на поверхности планеты.
— Да-да, — подхватил депрессивный пациент, — натуральная плесень, которая всё загадила!
— Не то слово! — поддержал его товарищ с нигилистическим бредом (правда, не особо ярким, привычным и фоновым, потому и в дневной стационар угодил, а не в круглосуточный), — опухоль, которая гниёт и метастазирует!
— Сам ты опухоль! — вскинулся пациент с отыгрывающей и стихающей манией, — сам ты загниваешь!
— Да сгнил уже давно, — охотно согласился Нигилист, — просто грустно и мучительно всё это.
— Вот про себя и говори, нечего на всё человечество клепать, — не успокаивался Маниакальный. — Человек — это звучит гордо!
— Правда, с немытой головой, в засаленной футболке и трениках с пузырями на коленках выглядит неважно, — подковырнул Депрессивный.
— Да кто бы говорил! — огрызнулся Маниакальный, — ты, поди, назад, к природе сейчас звать начнёшь, чтобы только собирательство да натуральный обмен, шалашики да пещерки.
— А почему бы и нет? — с вызовом посмотрел на него Депрессивный. — Всё честнее и экологичнее, чем вся эта химия в продуктах и огромные свалки около городов.
— Где всё гниёт, — печально, но охотно поддакнул Нигилист.
— Без химии, говоришь? — прищурился Маниакальный, — Без химии ты бы уже лежал в своём шалашике, созерцал всякие там бабочки-цветочки, которые тебя уже не радуют, и думал только о том, где взять верёвку и мыло. Потому как антидепрессантов нет — неэкологично. А мыла тоже нет, поскольку мыловарни тоже неэкологичны, да и защитники животных не дадут Бобика на мыло извести. А верёвки все сплошь натуральные, потому нескользкие, пока повесишься — обматеришься.
— На самом деле, — вступил в беседу пациент с паранойей, отвлекаясь от шахматной партии с самим собой, — наш депрессивный друг, говоря о человечестве, себя к нему подсознательно не относит. То есть, выделяет в некий обособленный вид, который по определению плесенью быть не может. И начал он эту беседу лишь затем, чтобы вызвать у вас глубокое чувство вины. А когда вы все раскаетесь, он милостиво решит, кому жить, предварительно заплатив хорошую виру, а кому убиться.
— И гнить в земле, — ввернул свои пять копеек Нигилист.
— Так что же это получается, он нами пытается манипулировать?! — гневно засопел Маниакальный.
— Природа любого коллектива такова, что заговоры просто обречены на самозарождение, — пожал плечами Параноик и вернулся к недоигранной партии.
— Ничего такого я не подразумевал! — вскинул ладони Депрессивный. — Пусть нас рассудит кто-нибудь независимый и незаинтересованный.
— Хорошо, — кивнул Маниакальный, подзывая проходившего мимо пациента с лёгкой дебильностью, — будет тебе не просто незаинтересованный — незамутнённый! Слышь, Гоша, у нас тут спор возник, рассуди-ка нас. Некоторые (кивок на Нигилиста и Депрессивного) считают, что человечество — это плесень и опухоль, а я вот уверен, что человек — это звучит гордо. Что скажешь?
Гоша, с опаской поглядев на компанию, почесал в затылке.
— Человек... Он, конечно, плесень и опухоль... — и, быстро глянув на вставшего во весь рост Маниакального, скороговоркой добавил: — но гордая плесень и умная опухоль!